А.К. Ерохин

г. Владивосток

Философия Ренэ Декарта имеет целью уничтожение старых фундаментальных принципов философствования и нахождение новых. Многое из того, что сделано Декартом, важно не только для его современников, но и для современных философов. Основные принципы Декарта были направлены против аристотелевских догм, преподаваемых в школах периода ранней эпохи Нового времени. Для последователей Аристотеля познание начинается с ощущений: все, что содержится в интеллекте проходит, прежде всего, через чувства. Основные принципы Декарта подчеркивают приоритет разума над чувствами. Кроме того, он заменяет чистый механический мир геометрических фигур, управляемых законами движения, на почти анимистический мир аристотелевских субстанций с врожденными способностями к различным видам деятельности. Эти оригинальные доктрины, вместе с работами в области метафизики, оптики, математики, теории страстей делают Декарта, среди всего прочего, центральной фигурой его эпохи.

Но Декарт стоял в оппозиции не только к философии основных школ, но и к их концепциям знания и способам его трансмиссии. Связанная с философией картезианства, новая философия стала подлинной философией образования, концепцией целей и средств обучения, разительно отличающейся от доминировавшей в системе образования философии, которой учился сам Декарт. Задача данной статьи состоит в том, чтобы рассмотреть некоторые из основных принципов философии образования Декарта.

Отклонение от власти

Наиболее известная работа Декарта «Рассуждения о методе» была написана как введение к «Диоптрике», «Геометрии» и «Метеорам». «Рассуждения» написаны в духе автобиографии, очерчивающей путь, которым Декарт шел к своим открытиям. Он описывает его в частях IV и V своей работы, а также в трех прилегающих к «Рассуждениям» трактатах. Но хотя «Рассуждения» представлены как автобиография, эта работа, все-таки «рассказ или, если угодно вымысел, где среди примеров, достойных подражания, вы, может быть, найдете такие которым не надо следовать», говорит Декарт¹.

Часть I «Рассуждений» в значительной степени затрагивает школьное обучение. Интересна запись о том, что школа могла бы дать молодому Декарту. «Я убежден, что если бы мне в юности преподали все истины, доказательства которые я потом нашел, если бы я познал их без всякого труда, я, может быть, никогда не приобрел бы той привычки и способности их находить, когда я стараюсь их отыскать, какими, я думаю, обладаю теперь»².

Декарт посещал иезуитский колледж в г. Лафанше. По его словам это была одна из лучших школ того времени. Его записи начинаются словами: «...я учился в одной из самых известных школ в Европе и полагал, что если есть на земле где-нибудь ученые люди, то именно там они и должны быть»³. Кроме того, он считал себя одним из лучших учеников и не сомневался, что «наш век казался мне цветущим и богатым высокими умами и не менее какого-либо из предшествующих веков»⁴. Ренэ усиленно изучал математику, мечтая с ее помощью изменить философию.

Однако то, к чему он прикоснулся в школе, его разочаровало. «Но как только я окончил курс учения, завершаемый обычно принятием в ряды ученых, я совершенно переменил свое мнение, ибо так запутался в сомнениях и заблуждениях, что казалось своими стараниями в учении достиг лишь одного: все более и более убеждался в своем незнании»⁵.

Неудовлетворенность школьным обучением подвигла Декарта покинуть учебное заведение. Он мечтал совершить путешествие вокруг света. «Вот почему, как только возраст позволил мне выйти из подчинения моим наставникам, я совсем оставил книжные занятия и решил искать только ту науку, которую мог обрести в себе самом или в великой книге мира, и употребил остаток моей юности на то, чтобы путешествовать…»⁶.

Путешествие Декарта, в конечном счете, привело его к созерцанию. Рассматривая все то, чему он учился в школе, Декарт выносит следующее решение: «После того как я употребил несколько лет на такое изучение книги мира и попытался приобрести некоторый запас опыта, я принял в один день решение изучить самого себя и употребить все силы ума, чтобы выбрать пути, которым я должен следовать»⁷.

Этот проект Декарт затем представляет в «Размышлениях о первой философии». В начале «Размышлений» он делится следующим наблюдением: «Вот уже несколько лет, как я приметил, сколь многие ложные мнения я принимал с раннего детства за истинные и сколь сомнительные положения, выстроенные мною впоследствии на фундаменте этих ложных истин, а из этого следует, что мне необходимо раз и навсегда до основания разрушить эту постройку и положить в ее основу новые первоначала, если только я хочу установить в науках что-то прочное и постоянное»⁸.

Как и в случае с «Рассуждениями о методе», «Размышления о первой философии» начинаются с отрицания. Размышляющий персонаж трактата отвергает свои прежние убеждения, сомневаясь относительно всего, что может быть названо сомнительным и идя от наиболее очевидного недоверия к чувствам к самым элементарным истинам арифметики и геометрии. «Размышление» I заканчивается гипотезой злокозненного гения, очень могущественного и склонного к обману, который «приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение…»⁹. Отражая эту гипотезу, предполагая, что она может быть истинной, субъект может хранить все вышеупомянутые убеждения и предубеждения в глубинах разума, и поддерживать себя в этом состоянии эпистемологического разъединения. В отличие от «Рассуждений о методе», которые просто устанавливают прежние верования, «Размышления о первой философии» содержат самые доказательные объяснения и аргументы, доставшиеся философии Нового времени от скептической традиции очищения разума от всех старых верований и убеждений.

Таким образом, отрицание власти традиций и учителей становится центром картезианской философии и осуществляется на разных уровнях. Прежде всего, это отрицание чувств. Декарт начинает «Размышления о первой философии» с обсуждения вопроса о том, как могут чувства активно обольщать нас в наших ожиданиях и мечтах. Каждый школьник во времена Декарта был знаком с аристотелевским высказыванием «все, что есть в разуме, проходит сначала через чувства». Несмотря на то, что в «Размышлениях» VI Декарт вновь возвращается к чувствам, они уже не восстанавливают свою полную власть, которую они обнаруживают перед началом процесса размышления. Конечный вывод Декарта заключается в том, что они не могут указать нам путь к обнаружению вещей такими, какие они есть в действительности, и при этом им даже нельзя полностью доверять в практических ситуациях, в которых они способны сообщить нам кое-что о мире. Идея «Размышлений» состоит в том, чтобы, по крайней мере, частично, ослабить зависимость разума от чувств.

Но отрицание чувств не ограничивается только этим. Скептические аргументы в «Размышлениях» I направлены не только на чувства, но, в целом, на все, чему сам Декарт учился в прошлом. В дополнение ко всему, он допускает, что «из всех вещей, некогда почитавшихся мною истинными, нет ни одной, относительно которой было бы недопустимо сомневаться»¹⁰. Здесь аргументы «Размышлений» создаются на основе опыта его собственного образования, представленного в «Рассуждении о методе». Декарт жил в интеллектуальной атмосфере уважения традиции и власти. Например, «Сумма теологий» Фомы Аквинского, полная рациональных аргументов, все еще была самой авторитетной книгой в иезуитском колледже Лафанше, где учился Декарт с 1606 по 1615 гг. Но образование находилось также и во власти Аристотеля, и отцов церкви. Многие книги, к которым Декарт обращался в школе, были комментариями к текстам Аристотеля, в них цитировались и обсуждались мнения философов прошлого (как древнего, так и средневекового), противопоставлялись их точки зрения, взвешивались авторитеты. Реакцией на засилье интеллектуальной схоластической традиции в эпоху Ренессанса стало движение гуманистов. Декарт, по-видимому, тяготел к гуманистическим тенденциям, пробивавшимся в иезуитской академии сквозь ортодоксальную схоластику, которая была сердцевиной школьных программ. Гуманизм состоял в изучении традиций, в новой учености прочтения текстов греческой и римской античности, поиске новых литературных и философских работ, которые можно было бы ввести в сложившиеся каноны образования. Подобно схоластике гуманизм основывался на уважении к прошлому. Чтобы считаться образованным в начале семнадцатого столетия, необходимо было знать мудрость прошлого, понимать различные интеллектуальные традиции.

Именно в этом контексте мы должны читать часть I «Рассуждений о методе» и открытия «Размышлений о первой философии». Декарт, кажется, отвергает целиком интеллектуальную традицию схоластики и гуманизма, содержащую идею о том, что мы должны начать образование с мудрости древних и подчиниться власти тех, кто учит традиции. Если в философии Декарта имеются основные принципы образования, то их можно было бы сформулировать следующим образом: истинное образование можно получить лишь индивидуально, вне истории, вне традиции, вне школы.

Но все это скорее имеет отрицательный смысл, поскольку сообщает нам кое-что о том, чего нет в картезианской философии образования, но мало сообщает нам о том, что есть, что Декарт думает об учебных заведениях и о том, что студентам следовало бы делать. К указанным вопросам нам и необходимо обратиться.

Интуиция, дедукция и знание

Основные принципы Декарта начинаются с отрицания прошлого. Первый позитивный шаг – самоутверждение. В «Рассуждении о методе», Декарт, отказавшись изучать схоластику, уходит испытывать мир в одиночку, в конечном счете, для того, чтобы отвергнуть и его, и обратиться к своему «Я». В «Размышлениях», после скептических объяснений «Размышлений» I, Декарт начинает реконструировать мир, руководствуясь известным доказательством: «Я мыслю, следовательно, я существую» и создавать мир из себя самого. Для Декарта отрицание традиции и власти сопровождается, одновременно, утверждением мысли о том, что так называемое «истинное» познание доступно индивиду, не связанному традициями и предрассудками.

Этот подход можно найти в одной из самых ранних сохранившихся работ Декарта «Правила для руководства ума». Это был первый вариант сочинения о методе нахождения истины. Главный фокус книги – разработка процедуры исследования, которая, как утверждал Декарт, приведет нас к подлинному познанию. Работа начинается с исследования природы знания и его цели. Правило третье гласит: «Касательно обсуждаемых предметов следует отыскивать не то, что думают о них другие, или что предлагаем мы сами, но то, что мы можем ясно и очевидно усмотреть или достоверным образом вывести, ибо знание не приобретается иначе» ¹¹.

Интуиция определяется следующим образом: «Под интуицией я подразумеваю не зыбкое свидетельство чувств и не обманчивое суждение неправильно слагающего воображения, а понимание ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно никакого сомнения относительно того, что мы разумеем или, что то же самое, несомненное понимание ясного и внимательного ума, которое порождается одним лишь светом разума и является более простым, а значит, и более достоверным, чем сама дедукция…»¹².

Интуиция, считает Декарт, сопровождается дедукцией. Под дедукцией он подразумевает «все то, что с необходимостью выводится из некоторых других достоверно известных вещей» ¹³. Строго говоря, дедукция не полностью отделена от интуиции. Как пишет Декарт, «очевидность и достоверность интуиции требуется не только для высказываний, но также и для каких угодно утверждений»¹⁴. Таким образом, дедукция только шлейф интуиции. Будь наша память лучше, мы могли бы обходиться без дедуктивного доказательства в целом, и пользоваться одной интуицией. Таким образом, справедливо будет сказать, что для Декарта познание, строго говоря, коренится в интуиции, в ее непосредственной операции.

Точка зрения Декарта состоит в том, что у нас у всех есть благословенная врожденная способность видеть некоторые истины. В «Рассуждениях о методе» мы читаем: «Здравомыслие (bon sensus) есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть. При этом невероятно, чтобы все заблуждались. Это свидетельствует о том, что способность правильно рассуждать и отличать истину от заблуждения, – что, собственно, и составляет, как принято выражаться, здравомыслие, или разум, – от природы одинакова у всех людей»¹⁵.

В том, что пишет Декарт, присутствует легкий сарказм. Но, в то же самое время, это – здравый итог одного из базисных утверждений Декарта о наличии у каждого индивида разума, способности к исследованию, данных ему Богом для различения истины и лжи. Указанные качества – необходимые предпосылки интуиции, рассмотренной в «Правилах для руководства ума».

Как считает Декарт, интуиция и дедукция зависят от личного опыта индивидов. Знание невозможно постоянно черпать из книг или находить его в предписаниях власти; индивиду, стремящемуся к подлинному знанию необходимо иметь реальный опыт, который и становится основой интуитивного понимания предлагаемой истины или достоверности выводов, следующих из высказываемых предложений. Таким образом, обучение не может быть спортом, пассивным поглощением того, что сообщает учитель. Студент, не имеющий непосредственного фактического опыта, не имеет должного знания. Декарт пишет в «Правилах для руководства ума»: «… мы никогда не сделались бы… философами, если бы мы собрали все доводы Платона и Аристотеля, а об излагаемых ими вещах не могли бы вынести твердого суждения: ведь тогда мы казались бы изучающими не науки, а истории»¹⁶.

Истинное знание не может исходить ни от учителя, ни от традиции. Данный вывод имеет очевидные последствия для декартовской концепции образования. Истинное образование должно состоять не в передаче информации, программ, или догм, а в культивировании интеллекта.

Культивирование разума

«Правила для руководства ума», как работа по философии образования, в самом общем виде предполагает научить нас способам использования нашего собственного интеллекта. Использование интеллекта включает умственные упражнения, рассчитанные на подготовку читателя к использованию метода нахождения истины, которые Декарт тут же и формулирует. Идея культивирования разума является базисной в этих правилах. В Правиле девятом, например, Декарт предлагает следующее упражнение: «Следует целиком обратить взор ума на самые незначительные и наиболее легкие вещи и дальше задерживаться на них, пока мы не приучимся отчетливо и ясно усматривать истину»¹⁷.

Далее он продолжает в Правилах: «…всем следует привыкнуть сразу охватывать мыслью столь немногое и столь простое, что они никогда не сочтут себя знающими то, что не усматривается или так же отчетливо как то, что они познают отчетливее всего. Правда, некоторые рождаются гораздо более способными к этому, чем другие, однако посредством искусства, а также упражнения умы могут стать гораздо более способными к этому»¹⁸.

Идея о том, что, для построения метода и достижения знания нам необходимы интуиция и дедуктивные выводы снова появляется в «Рассуждениях о методе» в немного иной форме. Культивирование интеллекта – это не подготовка к использованию метода. Скорее, Декарт рекомендует нам приучать разум к интуиции и дедукции, практикуясь в методе как таковом в области математики, где интуиция и дедукция, используются чаще. Он пишет: «Приняв во внимание, что среди искавших истину в науках только математикам удалось найти некоторые доказательства, то есть некоторые точные и очевидные соображения, я не сомневался, что и мне надлежало начать с того, что было ими исследовано, хотя и не ожидал от этого другой пользы, кроме той, что они приучат мой ум питаться истиной и никак не довольствоваться ложными доводами» ¹⁹.

Практикуясь в созданном им же методе, Декарт научил свой ум понимать истину с помощью интуиции и дедукции. Он снова записывает в «Рассуждениях»: «Но что больше всего удовлетворяло меня в этом методе – это уверенность в том, что с его помощью я во всем пользовался собственным разумом если не в совершенстве, то, по крайней мере, как мог лучше. Кроме того, пользуясь им, я чувствовал, что мой ум мало-помалу привыкает представлять предметы яснее и отчетливее…»²⁰.

Взгляд, очень похожий на тот, что изложен в «Рассуждениях» и «Размышлениях» представлен также в одном из самых последних и известных сочинений Декарта «Первоначала философии». На написание данной работы его подвигло стремление ввести принципы созданной им философии в школьное обучение взамен философии Аристотеля, традиционно преподававшейся всем школярам. Но Декарт не ставил перед собою задачу создания школьного учебника по философии, он постарался лишь систематизировать основные принципы философствования и, тем самым, в полном объеме представить свое видение процесса образования, точнее самообразования. Для французского издания «Первоначал философии» (1647) Декарт подготовил предисловие, в котором ставит вопрос о том, как нужно изучать основные принципы. Необходимость изучения метода рассматривается им как своего рода умственные упражнения для развития интеллекта. После того, как сомневающийся индивид восстановит свои убеждения и обеспечит себя принципами поведения, помогающими управлять поступками, он, по рекомендации Декарта, должен перейти к изучению логики, но не той какую изучают в школах. «Последняя, собственно говоря, есть лишь некоторого рода диалектика, которая учит только средствам преподавать другим уже известное нам и даже учит говорить, не думая о том, чего мы не знаем; тем самым она не прибавляет здравого смысла, а скорее извращает его. Нет, сказанное относится к той логике, которая учит надлежащему управлению разумом для приобретения познания еще не известных нам истин. Так как эта логика особенно зависит от подготовки, то чтобы ввести в употребление присущие ей правила, полезно долго практиковаться в более легких вопросах, как, например, в вопросах математики. После того, как будет приобретен известный навык в отыскании истины во всех этих вопросах, должно серьезно отдаться философии»²¹.

Истинная логика, говорит он далее в предисловии, есть только программа метода, излагаемая в части II «Рассуждений о методе» и итог метода, представленная в «Правилах для руководства ума». В этом же предисловии, как и в «Правилах», и в «Рассуждениях» Декарт предлагает начать воспитание разума с практики поиска истины.

Рекомендуя воспитывать ум, практикуясь в интуиции и дедукции, Декарт настраивает себя против двух характерных свойств схоластического образования предназначенных для упражнения ума: формальной логики и практики спора.

Курс логики, основанный на «Органоне» Аристотеля, принял за многие столетия упрощенную форму и правила, он поддерживался многими поколениями педагогов и был центральной частью программы искусства образования. Он предварял изучение права, медицины или богословия в каждой школе Европы в начале XVII столетия. В том виде, в каком аристотелевская логика преподавалась в школах, она имела формальный и абстрактный характер. Изучение логики заключалось в запоминании многочисленных правил, дающих возможность студенту распознать достаточные и недостаточные силлогизмы.

Хотя Декарт вынужден был скрывать свое отношение к формальной логике, так же, как и отношение к другим аспектам схоластической доктрины и практики, но очевидно, что он был настроен к ней крайне скептически. Прежде всего, Декарт доказывает, что тот вид логики, который преподается в школах, имеет чрезвычайно ограниченное применение. В отличие от его собственного метода, к которому Декарт иногда относится как к логике, аристотелевская схоластическая логика не может помочь нам в поисках новых истин, а может только упорядочивать старые истины, обнаруженные нами другими способами. Он пишет в «Правилах для руководства ума»: «…для того, чтобы еще очевиднее обнаружилось, что упомянутое искусство рассуждения совершенно ничего не привносит в познание истины, следует заметить, что диалектики не смогли бы составить при посредстве этого искусства ни одного силлогизма, приводящего к истинному заключению, если бы они не знали уже раньше ту самую истину, которая находится в этом силлогизме. Отсюда явствует, что они сами не узнают ничего нового при помощи такой формы, и потому общепринятая диалектика является совершенно бесполезной для стремящихся исследовать истину вещей, но только иногда может быть полезной для более легкого разъяснения других уже известных выводов» ²².

Далее Декарт замечает, что преподаваемые правила логики запутаны и могут сбить студента с толку. Поэтому он замечает в «Рассуждении о методе»: «Хотя логика в самом деле содержит немало очень верных и хороших правил, однако к ним примешано столько вредных и излишних, что отделить их от этих последних почти так же трудно, как извлечь Диану или Минерву из куска необработанного мрамора» ²³. И затем Декарт предлагает в диалоге «Разыскание истины», отказаться от формальной логики в пользу света разума²⁴.

Практика диспутов, как и формальная логика, была центральным элементом схоластического образования в начале семнадцатого столетия. Согласно иезуитскому Ratio studiorum или «порядку образования», которым руководствовалось иезуитское образование во времена посещения Декартом колледжа Лафаншэ, студенты должны были регулярно упражняться в импровизациях, доказывая или опровергая предлагаемые тезисы.

Как и в критике схоластической логики, Декарт иногда уводит критику схоластических споров в тень. В «Правилах», например, он пишет: «Мы, однако, не осуждаем, ввиду этого тот способ философствования, который дотоле изобрели другие, и орудия правдоподобных силлогизмов, чрезвычайно пригодные для школьных баталий, ибо они упражняют умы юношей и развивают их посредством некоего состязания, и гораздо лучше образовывать их мнениями такого рода, даже если те очевидно являются недоступными, поскольку служат предметом спора между учеными, чем представлять их, незанятых, самим себе»²⁵.

Но даже в его очевидной похвале, критика диспутов налицо. Прежде всего, поскольку цель диспута состоит в том, чтобы убедить в истине одну из несогласных сторон, акцент в выступлении, в основном, делается не на определенных, а на вероятных силлогизмах. Их употребление рассчитано не на определенность, т.е. не на отыскание истины, а на аплодисменты аудитории. Такой прием, доказывает Декарт в «Рассуждениях», только подрывает способность студента различить истину и замедляет развитие разума. Он записывает: «Я почти не встречал такого критика моих мнений, который представлялся бы мне более строгим и справедливым, чем я сам. И я никогда не замечал, чтобы с помощью диспутов, практикуемых в школах, была открыта хоть какая-нибудь истина, дотоле неизвестная, ибо, когда каждый старается победить, тогда более заботятся набить цену правдоподобию, а не взвешивать доводы той и другой стороны»²⁶.

Кроме того, студент, рассматривающий аргументацию как вид спортивных состязаний, будет фактически сопротивляться свету ума, если он будет противодействовать позиции, которую он обязан защитить. Декарт записывает в «Ответе на вторые возражения»: «… я наименовал свой труд «Размышлениями», а не «Рассуждениями», как это именуют философы… тем самым я хотел показать, что хочу иметь дело лишь с теми, кто не откажется рассмотреть вместе со мною мою тему и над ней поразмыслить. Ведь даже из одного того, что кто-то настраивает себя на опровержение истины – поскольку он сознательно отвлекает себя от рассмотрения доводов, способных его в ней убедить, дабы отыскать других, которые бы его в ней разубедили, – из одного этого вытекает его неспособность к восприятию истины»²⁷.

Наконец, в отличие от его программы обучения, которая ведет к уверенности, и, следовательно, к соглашению, практика диспута подталкивает только к конфликтам. В предисловии к «Первоначалам философии» Декарт замечает: «истины, содержащиеся в «Первоначалах», будучи весьма очевидными и достоверными, устраняют всякое основание для споров, тем самым располагая умы к кротости и согласию; совершенно обратное вызывают школьные препирательства, так как они мало-помалу делают изучающих все более педантичными и упрямыми, и, тем самым, становятся, быть может, первыми причинами ересей и разногласия, которых так много в наше время»²⁸.

В эпоху религиозных войн, измучивших Францию в конце шестнадцатого столетия и мучавших Европу в течение всей жизни Декарта, это было мощное соображение. Декарт надеялся на то, что в мире, в котором каждого студента учат развивать ум и искать только определенность, закончится несогласие и воцарится гармония. Философия образования Декарта начинается с развития ума, упражнений в практике поиска истины, приучения ума к согласию. Но после этих упражнений «должно серьезно отдаться подлинной философии» советует Декарт в Предисловии к «Первоначалам философии»²⁹. С этой точки зрения идеи образования Декарта следуют за его философией. Мы начинаем с себя, с аргумента «я мыслю» (cogito), устанавливающего существование мыслимых вещей («Размышление» II). Из «Я» вытекает все остальное. Из идеи Бога основанной в «Я», Декарт создает оттиск существования Бога, внешнего по отношению к разуму («Размышление» III). Из априорного признания существования Бога, его благосклонности, и определенных черт разума, Декарт готов выводить все, что он ясно и отчетливо чувствует как истину («Размышление» IV). На этом он готов основывать свои аргументы о реальном различии между разумом и телом, и существовании реального мира тел, у которых отсутствует цвет, вкус, теплота или холод, мира геометрических объектов, созданных реальностью («Размышление» V-VI). И на этом его дедукция отключает физику и ведет его от общих законов природы через космологию к биологии, и, в конечном счете, как он надеялся, к человеческому бытию, подтвержденному медициной и страстями, которые, в свою очередь, должны основать истинную научную моральную теорию. Таким образом, он предлагает систематическую механистическую альтернативу философии Аристотеля и школ.

В связи с указанными постулатами концепции Декарта очень важно заметить, что его философия организована в иерархическом порядке. Как говорит он в предисловии к «Первоначалам философии», «вся философия подобна дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие от этого ствола, – все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике»³⁰.

Эта иерархия имеет очевидное эпистемологическое следствие для Декарта. Если нам необходимо достичь реального знания, то мы должны изучить эти науки в определенном порядке: начать с метафизических основ своего «Я» и Бога, перейти затем к телесному и физике и завершить процесс образования практическими науками. В письме своему другу Марин Мерсенну, Декарт объясняет свой подход, предложенный в «Началах философии»: «Следует заметить, что порядок работы, которому я следую – это не порядок расположения предметов, но порядок разума. Это означает что, я не пытаюсь сказать в одном месте все, относящееся к данной теме, поскольку для меня было бы невозможно поддерживать соответствующие доказательства, так как в ряде случаев они привлекаются из источников, значительно отстоящих от обсуждаемого вопроса. Вместо этого, я рассуждаю по принципу от простого к сложному, делая выводы из одного рассуждения и переходя к другому. Правильный путь, по моему мнению, – находить и объяснять истину. Порядок сущностей хорош только для тех, чей разум противоречив, и кто может говорить так много об одной трудности, как и о другой»³¹.

Эта ориентация является самым важным вкладом Декарта в науку, в противовес основным принципам аристотелизма и схоластики. В другом письме к Марин Мерсенну он пишет: «Говоря в целом, я нахожу, что он философствует намного больше умело, чем обычно. Тем самым, он поправляет, насколько может, ошибки Школ и пытается использовать математические методы в исследовании физических вопросов. В этом существенном вопросе я полностью на его стороне, поскольку я считаю, что не имеется никакого другого способа обнаружить истину. Но он непрерывно отступает, и ему не хватает времени, чтобы полностью объяснить вопросы. Это, на мой взгляд, является ошибкой: это показывает, что он это показывает, что он занимался исследованием вопросов неорганизованно и просто искал объяснения некоторым отдельным результатам, не пытаясь понять первопричины природы; следовательно, его построение не имеет основания»³².

Приближаясь, таким образом, к изучению природы, Декарт думает, что ведет нас к новым высотам. В предисловии к «Первоначалам философии» он формулирует пять уровней мудрости. Первый включает самоочевидные истины, «которые сами по себе настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышлений»; второй – представляет результаты нашего чувственного опыта; третий уровень охватывает знания, полученные от общения с другими индивидами; четвертый – знания, почерпнутые из книг написанных людьми, «способными дать нам хорошие наставления, это как бы вид общения с их творцами»³³. К этим уровням Декарт добавляет пятый уровень, гораздо более высокий и верный, чем четыре предыдущих. Он состоит в поиске истинных начал, «на основе которых можно было бы объяснить все доступное для познания». Но пока никому «не удалось счастливое разрешение этой задачи»³⁴.

Подчеркивая присущий наставлениям порядок, Декарт, возможно, думал, что ему не нужны учителя. Практика образования в школе, где в одном и том же классе одному ученику велят изучить за один год этику, другому – физику, учителя не задумывались о порядке развития ума в декартовской последовательности. Но пристальное изучение философии образования Декарта обнаруживает его более глубокую связь со схоластикой, чем это кажется на первый взгляд. Схоластиков-учителей серьезно заботил вопрос логики учебных программ, т.е. чему нужно учить в первую очередь и почему. Кроме того, как Декарт, так и его учителя пытались в гносеологии создать методы познания первопричин, хотя их взгляды могли расходиться относительно начальной точки познания. Таким образом, определение начальных и конечных целей познания и следование возрастающей логике познания не были такими уж радикальными идеями в философии Декарта.

Действительно, истинными радикалами могли быть те, кто подобно Галилею и позднее Ньютону, ослабили картезианское (и аристотелевское) требование начинать образование с определения первоначальных принципов и первопричин и работали над другой концепцией образования, ведущей студента от наблюдаемых феноменов назад, к первопричинам. Галилей, например, начинал обучение с наблюдения за шариками, падающими по наклонной плоскости, и завершал его математическими расчетами движения тяжелых тел. Ньютон требовал «вывести причины из результатов», и таким образом, как он утверждал, создал теорию всемирного тяготения. Никаких беспокойств по поводу базисных принципов и первопричин в начале образования, на которых настаивал Декарт. Есть некоторая ирония в том, что свобода, возникающая из этого подхода, позволяет философам-натуралистам подойти ближе к проникновению действительных первопричин, чем это удалось самому Декарту.

Заключительный вопрос: место для книг и учителей

В начале этой статьи, был затронут вопрос о способах, с помощью которых Декарт отвергает власть всех видов, включая власть книг и учителей. Но его также можно рассматривать и как особую неразрешимую проблему Декарта. Он, кажется, воображал себя властью, предлагающей нам отказаться от власти; автором, пишущим книги, рекомендующие нам, не читать книг. Книга, чье послание состоит в том, чтобы не читать книг содержит в себе внутреннее противоречие; классный учитель, ведущий уроки, которые ничему не учат – вреден для общества. Возникает закономерный вопрос: как может Декарт определять себя в качестве учителя, если даже это учитель, преподающий нам эти радикальные истины?

Декарт хорошо понимает этот парадокс. Его ответ заключен в самой личности, которую он исследует, чтобы представить его основные принципы; в «Я», создающем свой путь с помощью суждений учителя. Во времена Декарта, общие правила требовали, чтобы учитель держал перед глазами тщательно подготовленный текст лекций, которые он диктовал студентам, копирующим их слово в слово и старательно заучивающим. В таком классе было ясно кто мастер, а кто студент, кто владел знанием и мудростью, а кто принимал их. «Первоначала философии» – это учебник, написанный для студентов, в надежде на то, что они смогут использовать его в школах и университетах. Следовательно, декартовское сочинение имеет все дидактические качества, свойственные другим учебникам той эпохи. Но декартовская индивидуальность, выраженная в других его сочинениях, – «Разыскание истины», «Рассуждения о методе», «Правила для руководства ума», – создает тип иного учителя.

В «Разыскании истины» введение к диалогу начинается с рассуждения о том, что нам не следует судить о чем либо на основе мнения тех, кто его высказывает. Он записывает: «Это позволяет мне надеяться, что вы охотно усмотрите здесь более легкий путь и истины, кои я изложу, будут хорошо вами приняты, хотя я и не заимствовал их ни у Аристотеля, ни у Платона; полагаю, что они получат распространение в мире, подобно монете, коя не менее ценна, когда ее выдает банкир. Итак, я попытаюсь сделать их одинаково полезными для всех людей; для достижения этого я счел наиболее удобной манерой стиль учтивой беседы, в ходе которой каждый из собеседников дружелюбно раскрывает перед своими друзьями лучшее, что у него есть на уме…»³⁵.

Форма диалога – идеальный путь представить философские идеи недогматическим способом. Хотя ясно с самого начала, что в стремлении уравнять себя с великими предшественниками и современниками (Платоном, Юмом, Беркли) Декарт терпит фиаско. Избранная им форма передачи знания – сквозные дебаты и взаимообмен аргументами. Они ведут читателя к тому, чтобы узреть мудрость декартовской точки зрения, а не к тому, чтобы подсказать ему, о чем и как следует думать.

Диалог был традиционной формой философского изложения. В других своих работах Декарт экспериментирует с различными литературными формами для выражения его мыслей недогматическими способами. В «Рассуждениях о методе» декартовский герой подчеркивает, что он не имеет никаких особых талантов или мудрости, которая подняла бы его выше других: «Что касается меня, то я никогда не считал свой ум более совершенным, чем у других, и часто даже желал иметь столь быструю мысль, или столь ясное и отчетливое воображение, или такую обширную и надежную память, как у некоторых других»³⁶. Скорее, говорит он, это была удача, которая вела его к методу и научным открытиям, представленным в «Рассуждениях»: «…различие наших мнений происходит не оттого, что один разумнее других, а только оттого, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не одни и те же вещи. Ибо недостаточно просто иметь хороший ум, но главное – это хорошо применять его. …по моему мнению, я имел счастье с юности ступить на такие пути, которые привели меня к соображениям и правилам, позволившим мне составить метод, с помощью которого я могу, как мне кажется усовершенствовать мои знания и довести их мало-помалу к высшей степени, который позволяет достигнуть посредственность моего ума и краткий срок жизни» ³⁷.

Декарт допускает, что он может обмануться и то, что принимает «за золото и алмаз не более чем крупицы меди и стекла»³⁸. Он сообщает читателю: «мое намерение состоит не в том, чтобы научить здесь методу, которому каждый должен следовать, чтобы показать, каким образом старался я направить свой собственный разум. Кто берется давать наставления другим, должен считать себя искуснее тех, кого наставляет, и если он хоть в малейшем окажется несостоятельным, то подлежит порицанию. Но… я надеюсь, что оно (сочинение – прим. авт.) для кого-нибудь окажется полезным, не повредив при этом никому, и что все будут благодарны за мою откровенность»³⁹.

В другом используемом образе Декарт сообщает читателю, что он представляет свою интеллектуальную историю как картину, о которой «каждый мог составить свое суждение и… я, узнав из молвы мнения о ней, обрел бы новое средство самообучения»⁴⁰. В этих словах присутствует некая доля позерства, исторический Декарт был гораздо интеллектуальнее, чем его обобщенный персонаж, и он испытывал огромное доверие к своему методу и открытиям, сделанным с его помощью. Но вопрос не в этом. Что более важно, так это то, что он не репрезентирует себя таким способом: герой «Рассуждений» рассматривает себя не в качестве передатчика истины читателю, но в качестве как рассказчика повествующего о примерах, некоторые из которых читатель мог найти достойным подражания. Если персонаж «Рассуждений» – учитель, то он учит примером собственной жизни; он не требует отказаться от учителей, но он показывает нам как он это делал сам и надеется, что мы согласимся с ним, что результаты достойны подражания.

Декартовский учитель, его личность в «Размышлениях о первой философии» несколько отличается от исторического Декарта. Хотя можно читать открытие «Размышлений» как своего рода продолжение «Рассуждений о методе». Учительствующий Декарт в «Рассуждениях» пытается создать интеллектуальную программу, которую он представляет в частях I и II «Рассуждений» и в предварительной версии, описанной в части IV. Риторическая стратегия в них иная. Декарт «Рассуждений» – это скорее рассказчик, сообщающий нам историю своей жизни, в то время как Декарт «Размышлений» – проводник по сложным тропам организации ума. «Проводник», возможно, не совсем уместное здесь слово. Декарт записывает в предисловии: «как мне кажется, вопросы, которые мне довелось обсуждать, изложены здесь так, лица, прочитавшие со вниманием эту книгу, смогут убедиться, что нет нужды искать иных начал, помимо изложенных мною»⁴¹. Дело в том, что «Размышления» не просто книга, которую нужно читать как пересказ того, что думал ее главный герой о частных случаях, как представляют это «Рассуждения о методе». От читающего не требуется верить рассказчику на слово в определении истины. Скорее, читатель вступает в объяснения и размышления вместе с главным героем. Чтение скептических объяснений «Размышлений» I, предполагает, что мы должны почувствовать их силу и отвергнуть все, чему мы прежде верили. Когда в «Размышлениях» II учитель обнаруживает свое собственное существование как мыслящей субстанции благодаря аргументу Cogito, каждый из нас предполагает, что также может обнаружить собственное существование. Чтобы работать далее с «Размышлениями», мы должны фактически идентифицировать себя с учителем, и опираться на наш собственный опыт, ведущий к интеллектуальному просвещению. Декарт не сообщает нам, во что верить, но иным способом, чем в «Рассуждениях о методе» показывает нам, как мы можем достичь знания, которое, как мы думаем, мы получили.

На этом пути Декарт играет роль учителя без всякого насилия над собственной философией образования, и ведет нас к отрицанию власти авторитетов. Он учит нас обращаться к себе и обнаруживать непосредственно для себя истину, которой он мог бы нас научить. Но остается все же легкая ирония. Декарт, чей новый, свежий голос, внезапно прозвучавший в XVII столетии на сцене философии образования, объявил, что он стремится освободить философию от прошлого, сам стал в последующем одним из классиков, одним из древних авторов, от авторитетов которых мы должны освободить свой разум, если следовать его советам.